Как дети рабочих махорочной фабрики из Витебска выживали в эвакуации
трогательные воспоминания Владимира Файнберга
Мы продолжаем публиковать воспоминания Владимира Соломоновича Файнберга, отец которого, Соломон Ефимович, до войны работал в Витебске на махорочной фабрике.
В прошлый раз мы остановились на том, что эвакуированное из нашего города предприятие возобновило свою работу в Марксе, там же разместили и семьи рабочих.
Как выживали дети в тяжелые годы войны и как встречали Победу, трогательными воспоминаниями Владимир Соломонович поделился с читателями «Витебского курьера news»:
У меня был друг Фима Флаксман. Его мама Стера работала на махорочной фабрике в плановом отделе. Они до войны жили в Витебске. Отец Фимы был офицером Красной Армии, а бабушка, дедушка и двое братьев погибли на оршанском вокзале во время налета немецких самолетов. Тетя Стера с Фимой успели эвакуироваться в Маркс. Я, Юра и Фима очень сдружились за годы войны. Вместе постоянно играли в футбол. Мяча не было, потому мы сшили круглый мешочек, а в него набивали сено. На несколько дней такого «мяча» хватало, затем сено меняли.
По соседству с нами жила сестра Фиминой мамы, тетя Хава, у нее муж был на фронте, потом она получила известие, что он погиб под Сталинградом. У них было три дочери. Некоторое время тетя Хава работала на фабрике вместе с дочкой Соней. Мы часто собирались у них летом. Однажды там на крыше дома наблюдали за солнечным затмением, предварительно закоптив стекла. Луна заслонила солнце, стало темно. Очень было здорово.
Нам постоянно хотелось кушать. Иногда мне ночью снилось, что дали хлеб или другие продукты. После этого я просыпался и долго не мог уснуть.
В городе был завод, там мы иногда покупали перегон молока, но это была почти белая вода. Когда поспевала ягода паслён, мы все ее собирали и ели. Ягода эта была внешне очень похожа на черную смородину, мы целыми днями сидели в кустах, выходили оттуда с черными руками и ртом. Еще какие-то вкусные ягоды росли за забором возле больницы. Мы их называли «сливками». А когда мы приходили на фабрику за супом, то в кустах, где протекала речка, ловили раков, варили их до тех пор, пока они не покраснеют, и с аппетитом ели.
Перед входом на махорочную фабрику стояло несколько домов, там жили рабочие фабрики, в числе их главный инженер Меерзон. Его жена Голда очень меня жалела, подзывала к себе, гладила по голове и спине и приговаривала по-еврейски «Ай сера ят», что значит «хороший мальчик». Иногда она чем-нибудь меня угощала.
Когда я приходил к отцу на фабрику, то видел, как к воротам подъезжали грузовики с солдатами. Охранник открывал ворота, машины заезжали во двор. Сторож говорил, что это приехали за махоркой. На фабрике у меня было много знакомых, они ко мне относились как взрослому, здоровались за руку. Среди них – столяр Соломинский, рабочие Аксельрод, Хазан, Массарский, Конников и другие.
Мы с сестрой Витой зимой из окна однажды увидели, как собака тянула по снегу мешок. Я накинул на себя телогрейку, сунул ноги в бурки, схватил деревянную лопату и выскочил на улицу. Собака убежала, а мешок я притащил домой. В нем оказались печенка, сердце, ноги и мясо поросенка. Бабушка Бася прокомментировала, что она свинину не ест, но для нас ее сварит. Когда мы с жадностью кушали это мясо, бабушка долго стояла и смотрела, а потом сказала, что бог простит, села к нам и тоже стала есть.
Однажды летней ночью 1942 года раздался грохот. Мы выскочили на улицу и увидели огромное пламя на соседней улице. Оказалось, что немецкий самолет сбросил бомбу, она попала в дом, погибли все люди. Утром я и Фима пошли посмотреть, что там. Мы увидели, что вместо здания была огромная яма.
В 1943 году пришло письмо от маминой сестры, тети Ани Кудиш. Она из Архангельска писала, что хочет забрать к себе Алика, чтобы он с ними жил и учился. Тетя Аня и дядя Боря работали к тому моменту в военном госпитале. Папа согласился, к нам через некоторое время приехал офицер, Алик с ним уехал. Там он поступил в техникум. В 1944 году Муре исполнилось 18 лет и его забрали на фронт. Он служил под Москвой в Нарофоминске в артиллерийском полку.
Когда освободили Витебск , многие рабочие , в том числе и мой папа, уехали в родной город и занялись восстановлением махорочной фабрики. Мы остались с Витой и тетей Басей. В гости часто приходила тетя Соня Кисельгоф, а ее муж дядя Лёва тоже отправился в Витебск. Зимой мы с Витой заболели корью. Узнав об этом, приехал папа и был с нами, пока мы не выздоровели.
9 мая 1945 года, когда передали, что закончилась война, по нашей улице бежали люди и кричали «Победа». Мы с Витой тоже побежали на площадь. Там собралось много людей, играл оркестр. Многие обнимались, плакали, обсуждали, что скоро всем можно будет уехать домой. Вскоре многие стали уезжать на Родину. Папа писал из Витебска, что как только будет возможно, он приедет за нами. Но наступила осень, мы с Витой пошли в школу, детей было мало, нас собрали в один класс. Папа приехал за нами только в декабре 1945 года.
Сейчас пишу эти строки и комок подкатывается к горлу, хочется плакать, а ведь мне почти 88 лет. Очень тяжело вспоминать годы, прожитые в эвакуации, особенно, когда не стало нашей мамы, холодные, голодные годы. На закате жизни часто думаю о том, как мы, дети войны, смогли это все пережить.
Как семья Файнберг вернулась в Витебск и как выглядел освобожденный город, мы расскажем через неделю.
Как жили до войны на улице Красина в Витебске.
Как в Витебске делали махорку, которую прославил в стихотворении Аркадий Кулешов.
Подписывайтесь на нас в: Яндекс, Дзен, Google Новости, Telegram-канал, «секретный» Telegram-чат!
